Litost

как жить с тем, что тебе известно о себе

Когда люди вступают в тесное общение между собой, то их поведение напоминает дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее они колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются из-за холода, и так — все ночи напролет.

Когда любишь, то такое богатство открываешь в себе, столько нежности, ласковости, даже не верится, что так умеешь любить.

Сама не знала отчего, но была уверена, что если кто-то со мной заговорит или слишком пристально на меня посмотрит, из глаз у меня брызнут слезы, из горла вырвутся рыдания, и я прореву целую неделю.

Чем ты занимаешься в данный момент? Читаешь, молчишь, слушаешь тишину?
Что отражают твои глаза? Экран телефона, фотографии, буквы, выведенные чернилами на клетчатой бумаге, формулы по астрофизике? Удушье, удушье, удушье, рождённое неизвестностью, о котором тебе нельзя рассказать.

Все, что казалось прекрасным вчера, сегодня кажется ужасной ошибкой.

Жил один лев, обративший свою любовь на девочку, и жил волк, который любил мальчика. Ты меня понимаешь? Подумай, сколь тяжела была их любовь. Но они несли ее. В их любимых не было ничего, чем они могли бы утолить свое сладострастие, а оно было велико. Но они терпели. В тайне надеясь, что любимые это поймут и как-нибудь их спасут. Они хотели, чтобы любимый принял их любовь, чтобы понял, что его облизывают языком, что к нему ластятся. Кто из нас не устыдится, вспомнив этих зверей?

Я очень много думаю и грежу о прошлых и будущих вещах – вечности скал и холмов – всех тех людях, которые здесь жили. Я предпочитаю зиму и осень, когда в пейзаже ощущается его костный остов – его одиночество – мертвое чувство зимы. Что-то затаилось внизу, что-то остается скрытым.

Да, беседа с людьми вызывает у меня всего лишь желание спать. Только мои друзья, призрачные и воображаемые, только мои беседы, протекающие в мечтах, только они по-настоящему реальны, рельефны, и в них, словно в зеркале, отражается дух.

Ты можешь отстраняться от страданий мира, это тебе разрешается и соответствует твоей природе, но, быть может, как раз это отстранение и есть единственное страдание, которого ты мог бы избежать.

Мне нравится любая твоя одежда, мне нравятся все твои поступки, слова, твоя походка и то, как ты погружаешься в себя.

на месте моей смерти

вырастет дерево
я назову его именем твоим

Спасать можно человека, который не хочет погибать; но если натура вся так испорчена, развращена, что самая погибель кажется ей спасением, то что же делать?

У имени был привкус меда и ванильного крема, от него рождалось такое же чувство, как когда смотришь сквозь красное стекло. Я убаюкивал себя им, засыпал в нем, как в мелодии, сотканной из сплетенных лиан, и пробуждался с ним, и тогда оно звучало, как призывная фанфара. В этом имени был драматизм, воображение подхлестывало этим именем твой образ, и он становился кровавым, зловещим, трагическим.

Невозможно описать, насколько мне плохо без тебя.

Я не видел, какая разница между смертью и исчезновением. И от того и от другого оставались одинаковые дыры. Дыры в сердце. Дыры в жизни.

"Я как сломанная марионетка, у которой глаза упали вовнутрь". Эти слова одного душевнобольного перевешивают все написанные до сих пор труды по самоанализу.

Ни в чем нельзя быть уверенным. Поэтому ничего нельзя сказать. Можно только кричать, заикаться, хрипеть. Конвейер жизни несет человека куда-то — неизвестно куда. Человек превращается в вещь, в предмет, перестает быть живым существом.

Я буду ждать тебя здесь — в обрывках этого сна.

Одиночество - извечный референ жизни. Не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда.

Я боюсь жизни. Это она, сколько себя помню, всегда казалась мне непостижимой и страшной. Полная моя неспособность в неё вписаться. Отсюда и страх перед людьми, как будто они — существа другой природы. Постоянное чувство, что между нами нет ничего общего.

«Чем ближе подпускаешь к себе человека, тем больнее он тебя ранит. Недаром она свела все свои отношения к непродолжительным знакомствам. Нельзя никого пускать к себе в душу. Изнутри только проще причинить боль. Уж лучше искать утешение в самой себе. С отчаянием тоже можно жить, когда ты один. Когда нет надежды.»

И, вытирая слезы, я обещал им, что когда вырасту большой, то не буду вести глупый образ жизни, какой ведут другие, и, даже живя в Париже, весной, вместо того, чтобы ездить с визитами и слушать всякую чепуху, буду вырываться в окрестности, только чтобы взглянуть на первые цветы боярышника.

В моей разграбленной жизни, в моем разбитом сердце по-прежнему есть место для нежности к тебе.

Мы не знаем, что нас окружает — кем-то построенный космос или случайный хаос. Но наша обязанность думать, что есть лабиринт, а главное, что в нашей руке — нить. Мы не владеем ею, мы находим ее случайно, и снова теряем, поверив, заслушавшись или заснув. Мы забудем о ней в философских беседах, и не вспомним про нить, если будем когда-нибудь счастливы.