Litost

На все вопросы нужны ответы. Мы должны хотя бы попытаться найти ответ, потому что только так достигается прогресс.

Все неординарное вызывает мой интерес, а интерес – это единственное, что перевешивает на чаше весов даже солнце.

The sky was bruise blue and flesh pink behind a swaddling of pure white cumulus, hinting at the frigid clarity to come.

Не позволяй себе попасть в тюрьму какого бы то ни было нежного чувства. Оберегай своё одиночество. В тот день, когда тебе будет даровано истинное чувство, уже не будет противопоставления между внутренним одиночеством и дружбой, совсем напротив. По этому надёжному знаку ты его и узнаешь. Все прочие чувства следует подвергнуть суровой дисциплине.

История может быть новой, но при этом рассказывать о древних временах. Прошлое возникает вместе с ней.

Дети, пока их не научили этому взрослые, не знают, что люди неравны. Во всяком случае им не приходит в голову, если их не научат, что надо молчать о своих прозрениях. Они сначала говорят, а потом осмысливают свои слова, и это, а не какие-то природные свойства, отличает их от взрослых.

Если бы мы захотели стать как дети, то понадобилось бы только одно: не присваивать себе знания, полагать, что оно не мое лично, а всех.

Самое большое различие между людьми не в богатстве и бедности, не в таланте и бездарности, не во власти и подчинении, а в том что одни с другими не хотят разговаривать, нуждаясь в их темноте для своего света.

Впервые все выстроилось в четкой последовательности, и в первый раз я испытала невиданное умиротворение, чувство, что я в ладу с собой и с жизнью, что если захочу, этот изумительный день будет длиться вечно.

Спасибо за этот разговор.

Все мы поголовно храним свои шкатулки – темные покои, где под замком прячется то, что копьем пронзило нам сердце. Там скрывается ответ на вопрос «зачем?» – то, к чему стремишься, во имя чего ранишь все вокруг. И если ее открыть, наступит ли свобода? Нет. Ибо неприступная тюрьма с неуязвимым замком – твоя собственная голова.

Следующим летом будет точно лучше.
И я не знаю почему.
Весной я наверняка влюблюсь,
если мне больше ничего не останется,
а в августе будет идти дождь,
так было всегда.
Следующим летом у меня будет
достаточно денег, чтобы путешествовать,
построить себе дом, успешно
сойти с ума. Все будет настолько прекрасно,
что я перестану говорить и писать,
следующим летом, если все будет именно так,
я сожгу все свои книги
и стану писать на их пепле,
наполню мусорный бак музыкой,
которую можно будет услышать по ту сторону звезд,
наполню его кастрюлями и бутылками полными пыли.

больно целый день.

Я отправляюсь на поиски великого «Может быть»

«Так уверены в себе, что упустили из вида простейшее решение проблемы.»

Verrà la morte e avrà tuoi occhi.

Отсюда выбор: либо остаться в этом аду навсегда и, быть может, кончить безумием, либо — коли достанет сил — выкарабкаться обратно на поверхность жизни, причем жизни обыденной, смирить гордыню и отдаться на волю судьбы.

Когда возвратимся домой после этой неслыханной бойни, мы будем раздавлены странным внезапным покоем

истинная боль не ощущается сразу

Быть может, мысль о том, что сфера человеческая есть ложь, что наше общество есть химера, что наше существование есть мука, является неизбежной. (…) Но мыслить так должен взрослый человек, тогда как юный Рембо, великодушно взваливший на себя эту тяжесть и преждевременно истерзавший свое еще наивное сознание, лишь глубже проникся презрением к себе и, поскольку не может истинно любить тот, кто ненавидит самого себя, был отлучен от столь дорогой ему природной красоты.

ты не лишён смысла, не беспокойся.
если кто и бессмыслен, так это я.

Я знаю только одно: в какой-то момент мне кажется, что у меня все отлично, жизнь прекрасна и я всем довольна. Но уже в следующий мне хочется поскорее убежать — не важно куда, я не нахожу себе места, и мне не на что опереться, чтобы сохранить равновесие.

Интересно, а куда девается отражение после того, как зеркало разбито? Что происходит с молнией, когда заканчивается гроза? В реальной жизни так мало смысла, смысл есть только в фантазиях. Я так долго была вымышленным персонажем, героиней одной из его многочисленных историй. Интересно, вымышленные персонажи когда-нибудь восстают против своих создателей?

В том, как звучат в хоре мальчишеские голоса, есть нечто непередаваемое, нечто трепетное и тревожащее. Их голоса взмывают ввысь, пребывая как бы на грани срыва, и в них странным образом сочетаются нечеловеческая нежность и беспредельная чистота с почти болезненной резкостью.

Мне нравится, когда молчишь, потому что тебя как будто нет.
Ты смотришь на меня издалека,
и мой голос до тебя не доносится, и твой взгляд словно летит,
и твои губы навсегда скрепила печать поцелуя.
Мне нравится, когда ты молчишь, и кажешься такой далекой,
и как-будто хочешь мне что-то сказать, словно трепетная бабочка.
Ты смотришь на меня издалека, но мой голос до тебя не доносится.
Пусти меня в свою тишину.

Не люди, не город порождал чувство страха в Эцуко, а, может быть, сама жизнь — та безграничная, переполненная обломками разных судеб, стихийная и грубая жизнь, обладающая свойством, словно море, неожиданно просветляться, приобретая голубовато-зеленый оттенок берлинской лазури.

Человек, убивший себя, продолжает жить на фотографиях и видео. Это отвратительно, но и странным образом притягательно.