Школьница

Все чаще думаю о ДС. Кажется, это действительно плохо.
ДС из того типа людей, к которым, в свое время, относилась Июльская. Нежные, чувственные, романтичные, они представляют собой тот идеал нежности, о котором говорила Тэффи в своем "О нежности". Действительно, нежно.
Только мне не нужно этой нежности. Ни от ДС, ни от давно погребенной под воспоминаниями прошедшего года Июльской. Я просто не смогу воспринимать эту бесконечную любовь, жалость, заботу, так, как она того заслуживает.
Когда с малолетства материнская любовь заменялась вкусняшками, а симпатия - желанием просто смотреть, очень сложно привыкнуть, даже понять, что где-то в мире есть другая любовь, теплая, ласковая, ручная.
Любовь.

Мне интересен Аеон. Не как парень, конечно, как человек, как личность с энным количеством заскоков, разочарований и полнейшей неуверенности в себе.
Какие мысли его занимают? О чем он думает перед сном? Что он думает, когда открывает глаза с утра?
Почему именно так, а не иначе?
Мне хочется покопаться в нем, узнать его лучше, раз уж он действительно считает, что я могу быть лучше и сильнее его.
Разобрать его составляющие, поковырявшись вдоволь, собрать заново. Но нельзя.
И дело даже не в Аеоне.
Я столько раз разбирала людей на их составляющие, столько раз копалась в них, не страшась возмездия, что совсем забыла об одной вещи.
Они все же люди. И у них есть чувства, переживания, воспоминания.

Мне немножечко грустно, и я множечко мечтаю не стать.
Аеон говорит мне, что я кажусь намного сильнее его. Я произвожу такое впечатление. Правдиво ли оно?
Я мечтаю однажды проснуться не в этом теле и забыть все семнадцать весен хронологии моих земных мучений. Я мечтаю однажды не стать.
Я мечтаю, закрыв глаза, стать кем-то другим.
Независимым студентом третьего курса. Беременной дочерью священника. Онкологобольной.
Кому-то хуже, чем мне. И в этом "кто-то" - половина населения земного шара.
Кому-то лучше, чем мне. И в этом "кто-то" - едва ли десятая часть населения Европы.
Кто-то живет, а кто-то существует.
Кто-то дышит, а кто-то задыхается.
Кто-то счастлив, а кто-то нет.
Привет, мир.

If I die young...
Если бы у меня был выбор, я бы не лечилась. Я бы не потратила ни единого цента на дорогостоящее лечение. Потому что я все равно умру. И я очень не хочу иметь призрачную надежду на то, что общеизвестная дата моей смерти вдруг сместиться на пару лет. А, может, и не сместиться. Может, ничего и не измениться, сколько бы денег я ни вложила в это.
Я собрала бы все деньги, которые мне нужны для того, чтобы встретить Смерть в пропахшей мочой и потом палате после очередного приема, и отправилась бы жить.
Я бы путешествовала. Я бы ходила в клубы, прыгала с парашютом, проводила бы каждый чертов день как последний. Я бы позволила себе жить.
...I've had just enough time

Снился ДС. Мы давно с ним не виделись, и, как я уже сказала, вряд ли увидимся еще когда-нибудь. Склоняюсь к мысли, что это наказание мне от Провидения за то, что посмела взглянуть на чужое, на то, что уже принадлежит Джейн.
Во сне ДС предстал передо мной невыносимым мудаком, иного слова не подберешь. Мимолетная симпатия, взволновавшая меня в апреле, прошла, растаяла, словно снег на крышах в мае, и я ни о чем не жалею. Я не жалею, что теперь я снова не могу пропустить ни одной милой девушки и что беззастенчиво пялюсь на очередного Максима из 9 класса. Всего два года разницы, так что не все ли равно?
В очередной раз ухожу - но теперь - навсегда?...

Петербург - воистину город любви. Есть нечто романтичное в его атмосфере двуокиси углерода и прочих вредных газов.
Именно тут Джейн повстречала Дэйва, Арк повстречал Мойру. На самом деле, их не четыре, их больше.
Скольких людей эти пресловутые улочки свели? А скольких развели по двум прямым - в разные стороны?
На Невском я впервые поняла, что Макс мне симпатичен.
На Лиговском завершилось мое знакомство с Самым Пошлым.
На Ладожской мы расстались с Врис. Расстались, чтобы никогда больше не пересечься.
Угасают тусклые свечи, движется к финалу день, закатывается жизнь.
"Питер, Питер...
Ты столько знаешь, ты много видел,
И все, что я хочу сказать тебе -
Это только слова."

Вкусы многочисленных жвачек из моих карманов ассоциируется каждая с чем-то особенным. Вот, например, Dirol со вкусом сладкой мяты напоминает мне о замечательной ночи с Евой, Императором и Паханом, а Orbit со вкусом детской жевательной резинки - о Ночи Откровений в далеком прошлогоднем ноябре.
Вкус мятных конфеток напоминает мне страсть и желание моей бывшей. Она так сильно желала владеть мной, что даже не заметила эту маленькую конфетку и проглотила ее, едва не накинувшись на меня с криками, что я смерти ее хочу.
Вкус яблочного сока напоминает мне о ДС, с которым я не виделась уже несколько недель и вряд ли увижусь еще когда-нибудь.
Жвачка "Для нее" напоминает, что я уже немного выросла.

А Джейн хочет жить. Ей страшно, но она безумно хочет жить. Я не знаю, что именно она любит в своей жизни, что ее привлекает, а что отталкивает, но она так боится однажды умереть и поэтому почти не живет. Это неправильно.
Я тоже не живу. Я существую. Но я и не хочу жить. Мне это не надо. Я не боюсь смерти, не боюсь того, что в один прекрасный - самый-самый прекрасный - день я умру.
А Джейн мне завидует. Она завидует всем тем, кого считает здоровым. Тем, кто не боится умереть в любую минуту, хоть и сознает, что возможность этого крайне велика.
И я могу умереть в любую минуту. Даже сейчас, в темноте, тишине, перед ноутбуком, я могу умереть. Но я жива...
И Джейн жива.
Неизлечимо жива.

Эстетика смерти.
Я много могу рассуждать о смерти. Эта тема мне безумна интересна, как и всем остальным девочкам с тягою к танатосу в моем возрасте. И я не знаю, почему так вышло. Просто этот процесс привлекает меня, даже само его название заставляет встрепенуться так, словно в другой жизни кто-то действительно потоптался на моей могиле всей похоронной процессией, которая провожала в последний путь члена королевской семьи.
Однако в этот раз мое внимание привлекла тема любви и смерти. Речь не о той роковой любви R&J, а скорее о любви Отелло к Дездемоне, любви, которая воспевается.
"Умри, если меня не любишь"... Умри, чтобы я мог любить тебя вечно.
Любовь-страсть, любовь-помешательство.

В классе Императора есть одна очень неприятная личность - Регина. В свое время мне повезло окончить с ней один класс, и этим наше общение с ней ограничилось до определенного момента.
Сейчас я понимаю, что Регина - лишь маленький заигравшийся ребенок. Она считает себя энерговампиром, думает, что она что-то смыслит в магии или в прочих "мистических" вещах. Рядом с ней, с ее бессмысленным выпендрежничеством, мне хочется приложить руку ко лбу и никогда ее не опускать. Я понимаю, что я была такой как Регина. года 3-4 назад.
Тогда я действительно верила, что что-то из себя могу представлять. Это не так.
Я встретила многих людей, которым Регина даже в подметки не годится.
Могущественных людей.

Онкология и немного абсента.
Думаю о Смерти. Не о том биохимическом процессе, который связан с умиранием, а о человеке. О том грустном, замкнутом и одиноком студенте-онкологе, который приходил вечером, ближе к ночи и просил составить ему компанию в пьянстве.
Он был очень уютным, этот онколог, и очень печальным. Он еще мало что видел из практики, но у него уже был некоторый опыт общий. Не зря же, наверное, его звали Смерть.
И думаю о смерти. Теперь уже о биохимическом конце всего сущего, срущего и жрущего.
Вчера умерла тетя. Онкология выжирала ее долгие два года, и все радовались лишь тому, что она дожила до своего др.
Дни рождения это тоже побочный эффект умирания, мистер Грин?

Это печальный фрагмент еще одной ушедшей жизни.
Привет. Сегодня умерло что-то около 145 тысячи человек. Нет, больше. Больше людей просто закрыли глаза. Просто "Запрограммированная" клеточная смерть наступила.
Просто на 146 тысяч человек стало меньше. И стало еще чуть одиноко для тех, кто еще не умер. Для тех, для других 7 миллиардов, которые остались живы.
Только жизнь ли это?
Сможешь ли ты жить, зная, что чьи-то холодные тонкие пальцы впиваются в твое плечо. Чьи-то мертвые пальцы. В твою живую плоть.
Смерть - освобождение. (От... жизни?)
Смерть - конец. (Земным мучениям?)
Смерть - одиночество. (Смерть всегда дело одинокое.)
А дальше - тишина...

В жизни каждой женщины есть период, когда она осознает, что она желанна. Когда она чувствует желание других обладать ей, когда она чувствует желание других стать ей.
Сейчас я острей всего поняла, что для меня этот период настал слишком рано и так же рано он и кончился. Я больше не желанна и не любима.
Этот период произошел у меня, когда я была еще под властью подросткового максимализма, наплевательства и "да что я, черт возьми, теряю?!"
Как оказалось, теряла я многое. Я теряла любовь за своим эгоизмом. Я теряла нежность, которую не заслуживала, за своей быстрой усталостью от людей. Я теряла заботу, привязанность и все то, чего сейчас мне не хватает.
Я теряла людей в этой мутной толпе...

Сегодня я осознала, как же это клево жить. И как мне не хватало этого осознания раньше.
С чистым сердцем я отпустила все свое прошлое в это солнечное небо воздушными шариками, пустила печальные воспоминания венком по воде в озере, выпустила ту, старую меня, из клетки вечного "наверное".
Мое настроение неоправданно великолепно. Несмотря на весь завал, на все мои проблемы, я так и хочу улыбнуться, я так хочу жить здесь и сейчас. Мне вовсе не хочется снова сидеть и выдавливать из себя по капли молоко своей спутницы-печали в одиночестве. Одиночество осталось, куда же оно денется, но мне с ним так легко.
Мне так легко говорить, мне так легко существовать.
Мне так легко
Жить?

Я вас любил. Любовь ещё (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги,
Всё разлетелось к чёрту, на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее, виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Чёрт! всё не по-людски!
Я Вас любил так сильно, безнадежно,
как дай Вам бог другими - - - но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит - по Пармениду - дважды
сей жар в груди, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться - "бюст" зачеркиваю - уст!

Надеюсь, что это - последний.
Пора отпустить свою золотистую птицу счастья из клетки собственных воспоминаний, боли и страданий, пора отпустить Июльскую навстречу солнцу.
И помнить.
No more.

"Проживая каждый день как последний, будь готова к тому, что один из таких дней действительно окажется последним".
Есть вещи, которые должны быть поняты. Которые не могут остаться непонятыми.
Нельзя не понять, что ты уже лишний в чьей-то жизни. Нельзя не понять, что твоя - и его тоже! - жизни продолжаются. Что теперь он свободен от тебя, а ты от него.
Самое время вдохнуть полной грудью пропахший маслом и грустью воздух и поднять свои глаза на тяжелые свинцовые тучи одеяла тишины.
Самое время встрепенуться. Самое время понять, что до конца осталось всего ничего, а ты все еще не провела ни одного дня так, словно он последний.
А ведь он действительно может стать твоим последним.
Будешь жалеть?

Ей, конечно, есть кому посвящать свои рисунки. Ей, конечно, есть кому делать комплименты. Ей, конечно, есть кому плакаться в жилетку.
И она, конечно, обо всем уже забыла.
Забыла о той летней ночи в скайпе.
Забыла о тех звонках.
Забыла о тех рисунках.
Забыла о той причине для слез.
Забыла о той, что любила.
Но я помню. Интересно, сможет ли она когда-нибудь полюбить кого-нибудь так же сильно, как она любила меня? Сможет ли она когда-нибудь, встретившись со мной, улыбнуться мне в ответ на мою кривую, размазанную по лицу слезами, улыбку?
Сможет ли она не пройти мимо, рассмеявшись? Сможет ли она простить меня?
Смогу ли я когда-нибудь простить себя за нее, за свою Июльскую?

(Только люби меня!
Слышишь,
люби меня!
Знаешь,
люби меня!)
Люб-
(Чтоб навсегда!
Чтоб отсюда -- до гибели...
Вот оно...
Вот оно...)
лю!
(Мы никогда,
никогда не расстанемся...
Воздуха...
Воздуха!..)

Очередной день, очередные иглы ностальгии под ногти, под кожу, под самое сердце. Милая, милая Июльская, что же ты мне сделала, что я с тобой была так жестока? Что мне сделал этот по-осеннему питерский дождь, укрывший небо тонким кружевом пледа одиночества и молчания? Что мне сделала я сама?
Июльская, твой облик - мой глоток воздуха. Твои отголоски в сообщениях, в фотографиях, в рисунках - мой последний вдох любви и нежности.
No more?..

Проблема, пожалуй, еще в том, что я действительно хочу переехать.
Я знаю, на моем месте хотелось бы оказаться многим. Какие-то мелкие подростковые проблемы, зато есть еще крупицы здоровья, обеспеченная жизнь и хорошая квартира. И на что я хочу променять эту хорошую квартиру в часе езды от Петербурга?
Кажется, мать действительно не в восторге от этой перспективы, хотя сама она не раз поднимала тему переезда в Петербург до этого.
Что касается меня, я рада бы переехать. Трехкомнатная просторная квартира, конечно, замечательная, но это не мой дом. Это даже не место, куда я хочу вернуться.
Помню, в детстве, когда мы возвращались сюда после отпуска, мне было трудно привыкнуть ко всему заново.

Есть в моей жизни аспект виктимности, от которого я даже при сильном желании не смогу избавиться. Я просто с ним смирюсь, как смиряюсь ныне со всем остальным.
С тупой приглушенной болью и обидой я смиряюсь с одиночеством. Смиряюсь с мыслью, что никогда мне не стать любимой Максом или хотя бы моими родителями. Я смиряюсь с тем, что никто не услышит меня, мой голос падет, сломленный тупым смирением перед толпой. И я замолчу.
Я смирюсь с тем, что никому нет до меня дела. Что я никогда не посмотрю свои любимые фильмы в объятиях любимого человека, который сможет меня понять.
Смирение - христианская добродетель, я знаю. Но от этого мне не становится менее тошно.
Где та бойкость, которая поможет?

С приходом весны мое одиночество стало острее, тоньше и точнее. Оно словно спица между ребер, которое мешается, которое чувствуешь с каждым движением и про которое постепенно забываешь. До тех пор, пока сталь не врежется тебе в мясо с одним-единственным неловким движением. И тогда боль захлестывает тебя с еще большей силой.
Мое одиночество такое же. И каждый день я совершаю по несколько сот неловких движений и уже чувствую, как кровь сочится по моему телу с завидной силой.
Одиночество стало еще сильнее, когда мать отобрала у меня мои замечательные воскресения. Я начала угасать и чахнуть от постоянной крови и спицы между ребер, но разве ее это переубедит?
Благодетель не всегда означает благо.

Обращение к Тому, Кто Не Придет.
Привет. Ты, наверное, думаешь, что я забыла, но я не забыла. Я помню, что уже вчера было твое день рождение. Не знаю, расстроился ли ты, потому что я тебя не поздравила, или ты просто не думал об этом. Какая теперь разница?
Я помню, что это за день. Но я так же помню и другое, произошедшее в тот день. Мне об этом рассказала Софья. Не вини ее, пожалуйста, это был наш секрет. Ненадолго, правда.
Надеюсь, ты там в порядке. И учишься. Учись, пожалуйста, маленький драматург, тебе это понадобится, наверное.
Я не знаю, с кем ты, я не знаю, как ты. Я ничего о тебе не знаю, прости. Единственное, в чем я уверена, это то, что ты не придешь.
Данте, дорогой Данте. Удачи.

Наша жизнь - цепь каких-то событий, развитие которых зависит не от нас, но мы зависимы от них.
Так получилось, что почти год назад мои отношения с Июльской висели на самом тонком волоске анорексичной бабочки и спасти их могло лишь чудо. Так получилось, что почти год назад я была сыта по горло Июльской. Цепная реакция неизбежных событий привела меня к тому будущему, которое для меня является здесь и сейчас.
Итак, здесь и сейчас все мои действия, все мои мысли, жесты и знакомые незаметно упираются в Июльскую. Я не могу объяснить себе это чем-то кроме судьбы.
Такова наша судьба, милая Июльская. Хоть нам и не быть вместе, как этого хотела ты, страдать мы будем вместе, как того хотела я.

Я так давно не мечтала о чем-то действительно приятном. В последнее время мои мечты вращались вокруг одного - экзамены. Ах, как здорово бы было, если бы я умерла до них! Ах, как было бы круто остаться во Франции и не сдавать экзамены! Как хочется оглохнуть или ослепнуть до конца и не сдавать эти проклятые экзамены!
Очень лицемерные и опасные мечты. Но я не мечтала о любви, о чем-то приятном в физическом плане. Да, смерть, да, приятно, но не то. Мне бы хотелось вновь мечтать о физической близости. Но я не позволяю. Я даже не позволяю себе мечтать о встрече с Максом или возвращении домой, хотя, если честно, теперь я осознала, что дома я лишилась навсегда.
Но как хочется мечтать об этом!

В памяти отпечатался последний вечер, когда, сидя рядом с комком нервов по имени Юленька, я ждала Софи. Ждать было недолго - минут 5-10, - мы договорились встретиться в 6, а я подошла к Лицею уже в без пятнадцати. Я смотрела на крыши домов напротив Лицея. Она все были низкими, эти маленькие смешные домики, и нежилыми. Не могу сказать, откуда я это знала, может, просто чувствовала. И раз за разом я затягивалась уже не сигаретой, но пропахший сигаретами воздух застывшего во времени города Франции где-то близь Парижа. Раз за разом я затягивалась им и так же неспешно выпускала его обратно.
Солнце не переставало нас греть, прячась за домиками и деревьями. Мы продолжали ждать. Мы продолжали жить.